Почему Путин с Франциском «забыли» о российских католиках?

10 июня В.Путин второй раз встретился в Ватикане с Франциском. Опоздав на эту встречу еще больше, чем это было в 2013 году, российский лидер в привычной для него манере попытался показать, что предпочитает сам диктовать условия. Но если в случае с английской королевой или канцлером Германии такие опоздания воспринимаются как банальное проявление невоспитанности и выглядят смешно, то в случае с Ватиканом у Путина и в самом деле имеются на руках определенные козыри. В частности, таким козырем может быть католическая церковь в России.

О содержании 50-минутной беседы Путина с Франциском можно судить лишь по скудной информации, содержащейся в информационном сообщении о. Ломбарди, написанном традиционным казенным языком, однако и на его основе можно сделать определенные выводы, особенно если сравнить его с отчетом о предыдущей встрече тех же персонажей. Если в сообщении ватиканской пресс-службы от 25 ноября 2013 года говорилось, что «стороны сосредоточились на обсуждении различных вопросов, представляющих общий интерес, особенно относящихся к жизни католической общины в России», то во вчерашнем коммюнике о российских католиках не было сказано ни слова. На первое место «как можно было предвидеть в контексте текущей ситуации в мире», вышла тема конфликта в Украине, а также ситуация на Ближнем Востоке.

Означает ли это, что положение католиков в России перестало интересовать Римского епископа, или на фоне происходящих в мире событий жизнь российской католической общины является чем-то слишком незначительным, чтобы быть затронутой в разговоре российского президента с главой Католической Церкви?

Думаю, причина может крыться в другом, и чтобы ее понять, необходимо вспомнить, как выстраивались отношения католиков с российскими властями в последние 10 лет.

В отличие от Иоанна Павла II, его преемник Бенедикт XVI, взошедший на трон св. Петра в 2005 году, не проявлял какого-то специфического интереса к России, и ватиканская дипломатия воспользовалась этим, чтобы сгладить острые углы, оставшиеся после понтификата Папы Войтылы. Так, в 2007 году из России был удален московский архиепископ Тадеуш Кондрусевич, давно вызывавший раздражение как Московской Патриархии, так и светских властей той резкостью, с которой он порой (хотя и не всегда) выступал, когда затрагивались интересы католической миссии в России. Особенно ярко это проявилось в 2002 году после создания в РФ и Казахстане католических епархий и последовавшей за этим высылкой из страны нескольких католических священников и целого иркутского епископа Ежи Мазура. После назначения на московскую кафедру архиепископа Паоло Пецци публичные скандалы между католиками и православными постепенно прекратились, да и в отношениях с властями если и случались какие-то трения, то обычно они ограничивались небольшими региональными недоразумениями, вроде разногласий с пожарной инспекцией в Новочеркасске или Самаре, и в любом случае, не получали особого резонанса в медиасфере.

Тишь, гладь да благодать продолжались до конца 2013 года, когда, как снег на голову, на католическую церковь в России свалился украинский кризис. Растерянность католической иерархии можно было почувствовать по практически полному отсутствию реакции на происходящее со стороны немногочисленных официальных средств коммуникации российских католиков. За полтора года, в течение которых непрерывно происходят драматические события в Украине, на сайтах ККЕР и архиепархии Божией Матери в Москве появился лишь один (!) материал, касающийся данной темы – это «Обращение архиепископа Павла Пецци в связи с событиями на Украине» от 22 февраля 2014 года, в котором московский митрополит сообщает о «глубокой тревоге», с которой «российские католики приняли известие о трагических событиях на Украине, в результате которых погибли люди», и просит «священников, по возможности, отслужить в этих намерениях Святую Мессу». Ни последовавшее затем включение Крымского полуострова в состав России, ни военные действия в Восточной Украине и гибель десятков или сотен российских «добровольцев» и «отпускников», не удостоились даже «озабоченности» российских католических иерархов. Столкнувшись со сложной проблемой, ККЕР избрала обычную для нее тактику, сделав вид, что проблемы просто не существует. Несколько большую вольность в этом отношении проявила «СКГ», позволившая себе транслировать высказывания по поводу украинского кризиса, делавшиеся Франциском и некоторыми другими католическими иерархами, однако и на ее страницах нельзя найти ни одного официального заявления Католической Церкви в РФ по этому вопросу, по одной простой причине: таких заявлений нет.

С другой стороны, избранная тактика молчания позволила католической иерархии воздержаться и от верноподданнических заявлений в духе «Крым – наш». Щекотливую ситуацию, в которой оказались российские католические епископы с ноября 2013 года трудно охарактеризовать иначе как «цугцванг». Выступи они с осуждением российской политики в отношении Украины, они бы неизбежно поставили себя и всю возглавляемую ими католическую общину в ряды «пятой колонны», в которую в условиях массовой истерии легко попасть, а вот выбраться из нее — гораздо сложнее. Более того, заняв такую позицию, они бы настроили против себя и значительную (а, возможно, и большую) часть собственной паствы, которая отнюдь не избежала инфицирования безудержной пропагандой, льющейся с телеэкранов. Последствия всего этого сложно было бы представить. С другой стороны, поддержка путинского курса на возрождение державной мощи и солидарность с народным ликованием по поводу возвращения Крыма полностью дискредитировала бы российских католиков в глазах наиболее адекватной части российского общества, а также вызвала бы глубокое разочарование за рубежом, в том числе и у многих спонсоров. О том, что это означало бы еще и открытый конфликт с украинскими католиками, особенно с УГКЦ, а также вызвало бы неоднозначную реакцию среди украинской греко-католической паствы внутри самой России, не стоит и говорить. Кроме того, чтобы принять то или иное решение в данной ситуации, необходима недюжинная воля и уверенность в собственном авторитете, подобные тем, которые позволяют, например, филиппинской католической церкви выступать против массовых подтасовок на выборах или во всеуслышание осуждать коррумпированность политиков. Но, как можно было убедиться за последние годы, наполненные многочисленными событиями, в которых государственные власти играли весьма неблаговидную роль, такой воли и такого авторитета у католической церкви в России нет. Ее роль в обществе сводится, главным образом, к организации литургической жизни, удовлетворению духовных потребностей своих верующих и социальной работе.

Таким образом, в сложившихся обстоятельствах игнорирование проблемы оказалось для Конференции епископов РФ меньшим злом, чем любая из возможных реакций. Однако остается неясным, насколько такое поведение оказалось приемлемым для российских властей. В самом деле, на фоне весьма активной поддержки усилий собственного правительства украинскими католическими иерархами полное безразличие российских епископов к политике государства могло быть расценено властями как несколько странное, если не оскорбительное. С их точки зрения молчание может выглядеть скорее как осуждение, нежели как обычная отстраненность от мирских дел. Возможно, от российских граждан Иосифа Верта и Паоло Пецци ожидают большего, чем просто снисходительного безмолвия, и как знать, не это ли стало причиной того, что обсуждение положения католиков в России не было включено в повестку дня на вчерашней встрече в Ватикане. Возможно, Путин полагает, что католики должны заслужить его внимание к собственным проблемам, так же, как московский митрополит должен оправдать свой российский паспорт, выданный ему «авансом» Дмитрием Медведевым в 2011 году. Если дело действительно обстоит именно так, ККЕР рано или поздно придется перестать играть в страуса, спрятавшего голову в песок, и сделать трудный, но необходимый выбор. В конце концов, несмотря на все соображения о том, что Церковь должна быть вне политики и служить всем своим чадам в равной мере, согласно учению той же Церкви, истина не может быть относительной или умалчиваемой, и когда речь идет о жизнях людей и судьбах народов, следует называть грех грехом и преступление преступлением, даже воздерживаясь при этом от того, чтобы занимать какую-либо сторону.