Умберто Эко: грустная притча об одном номиналисте

23 февраля 2016 года в Милане прошли «светские похороны» писателя Умберто Эко, скончавшегося 19 февраля в возрасте 84 лет. Эко был одним из худших порождений туринской и итальянской культуры XX века. Следует подчеркнуть его туринское происхождение, поскольку Пьемонт в XIX веке был кузницей великих святых, а в XX веке – секуляристских антикатолических интеллектуалов.

«Туринская школа», хорошо описанная философом Аугусто Дель Ноче, прошла путь от идеализма до просвещения марксистского толка, сохраняя свою имманентистскую и антикатолическую сущность, благодаря влиянию Антонио Грамши (1891-1937) и Пьеро Гобетти (1901-1925). После Второй мировой войны это культурное направление приобрело столь сильное влияние, что им были увлечены даже многие католики.

Умберто Эко, родившийся в Алессандрии в 1932 году, уже в 16 лет являлся лидером движения «Католическое действие» (“Actio catholica”) в своем диоцезе, будучи не просто активистом, но, по его собственным словам, «ежедневно причащающимся верующим». В 1948 году он принимал участие в предвыборной кампании, расклеивая плакаты и раздавая антикоммунистические листовки. Впоследствии он работал в руководящих органах «Католического действия» в Риме, одновременно обучаясь в Туринском университете, где в 1954 году он защитил диссертацию об эстетике св. Фомы Аквинского, которая позднее была издана в виде книги – единственная из его книг, заслуживающая прочтения (Il problema estetico in san Tommaso, 1956).

Именно в 1954 году он оставил католическую веру. Как же произошло его вероотступничество? Безусловно, оно было обдуманным, обоснованным и окончательным. Эко с издевкой говорил, что потерял веру, читая Фому Аквинского. Но веру не теряют, ее отвергают, и у истоков этого ухода от истины стоял вовсе не Фома Аквинский, а философский номинализм, упадническое и превратное толкование томистского учения.

Эко до самого конца оставался радикальным номиналистом, для которого не существует универсальных истин, но лишь имена, знаки и договоренности. Отец номинализма, Уильям Оккам, был выведен в образе Вильгельма Баскервильского, главного героя его самого известного романа «Имя розы» (1980), оканчивающегося номиналистским девизом: «Stat rosa pristina nomine, nomina nuda tenemus» («Роза при имени прежнем – с нагими мы впредь именами»). Сущность розы (как и вообще всего) сводится к имени; у нас нет ничего, кроме имен, видимости, иллюзий, никакой истины и никакой определенности. Другой персонаж романа, Адсон, утверждает: «Gott ist ein lautes Nichts» («Бог – это чистое ничто»). При окончательном рассмотрении всё оказывается игрой, танцем вокруг ничего. Та же концепция содержится и в другом его философском романе, «Маятник Фуко» (1989). За метафорой маятника кроется Бог, который смешивается с пустотой, злом и абсолютным мраком.

Подлинным маятником мысли Эко было его колебание между абсолютным рационализмом Просвещения и иррациональностью оккультизма, Каббалы, гнозиса, с которой он боролся, но к которой, тем не менее, питал болезненное пристрастие. В самом деле, если номинализм лишает реальность любого ее значения, неизбежным выходом становится падение в иррациональность. Единственный способ избежать этого – абсолютный скептицизм. Если Норберто Боббио (1909-2004) представляет собой неокантианскую версию туринского Просвещения в XX веке, то в Умберто Эко воплотилась его неолибертинская версия.

Один из его последних романов, «Пражское кладбище», является скрытой апологией нравственного цинизма, с необходимостью вытекающего из отсутствия всего, что истинно и благо. На более чем 500 страницах книги не встретить ни единого идеалистического порыва, ни одного персонажа, движимого любовью или идеализмом. «Ненависть – истинная природная страсть. Аномальна как раз любовь», – такие слова вкладывает Эко в уста одного из главных героев романа, Рачковского. Как бы то ни было, несмотря на то, что эта книга изобилует омерзительными персонажами и преступными деяниями, на ее страницах не найти той трагической ноты, которая одна делает литературное произведение великим.

Она выдержана в саркастическом тоне комедии, в которой автор насмехается над всем и над всеми, потому что единственное, во что он верит – это филеи в голландском соусе, подаваемые в «Лаперуз» на набережной Больших Августинцев, раки по-бордоски или жюльены из курятины в «Кафе Англэ» на улице Грамона и куриные отбивные, шпигованные трюфелями в «Роше де Канкаль» на улице Монторгёй. Еда – это единственная всепобеждающая вещь в романе, и ее неустанно прославляет главный герой, который признается: «Кулинария меня манит куда сильнее, нежели радости пола. Это, по-видимому, умудрились насадить во мне попы». Неслучайно в 1992 году Эко попал в больницу и едва не умер в результате чудовищного переедания.

Технически Эко был великим жонглером, учитывая, что он мог превратить в посмешище кого угодно: своих читателей, своих критиков, а более всего – католиков, зазывавших его на свои конференции, как если бы он был своего рода оракулом. В ту пору, когда проводился референдум об абортах в 1974 году, он обратился к сторонникам абортов со страниц Espresso, призвав их с умом планировать свою пропагандистскую кампанию, написав такие слова: «Кампания перед референдумом должна быть свободна от теоретизирования, лишена предрассудков, он должна иметь прямое действие, стремясь достичь эффекта в сжатые сроки. Она должна быть направлена на публику, которая становится легкой добычей эмоционального воздействия, она должна продавать позитивный образ развода, который наверняка преодолеет эмоциональные призывы с противоположной стороны […]. Темами этой «продающей» кампании могут быть: развод – это благо для семьи, развод – это благо для женщины, развод – это благо для детей […]. Годами итальянские рекламщики переживали кризис идентичности; будучи хорошо образованы и осведомлены, они знают, что являются объектом социологической критики, изображающей их преданными служками сил консумизма […]. Они предпринимают бесплатные рекламные кампании в защиту окружающей среды или в поддержку донорства крови. Однако они ощущают себя устраненными от решения величайших проблем своего времени и обреченными на то, чтобы продавать мыло. Битва за референдум станет проверкой искренности многих столь часто декларируемых ожиданий граждан. Достаточно, чтобы группа квалифицированных, энергичных и демократичных агентств, свободных от предрассудков, смогла организовать и самостоятельно профинансировать такого рода кампанию. Достаточно провести обзвон по телефону, устроить пару собраний и один месяц напряженно поработать. Разрушение табу всего за несколько месяцев – это вызов, который должен был бы утолить жажду любого рекламного агента, любящего свое ремесло […]».

Табу, которое следовало разрушить – это семья, которая для такого релятивиста как он не имела совершенно никаких разумных оснований для своего существования. С 1974 года идет поэтапное разрушение семьи. Эко посчастливилось сопровождать весь этот процесс и покинуть сцену буквально накануне одобрения однополых браков (итальянский сенат одобрил законопроект за легализацию гражданских союзов однополых пар 25 февраля — прим. ред.) – окончательного итога введения разводов около сорока лет назад. Естественная семья была заменена противоестественной. Релятивизм празднует свою зримую победу.

Умберто Эко внес значительный вклад в осквернение естественного, христианского порядка вещей, однако ему предстоит дать ответ не столько за то зло, которое он сделал, сколько за то добро, которое он мог бы сделать, если бы не отверг Истину. Что пользы в сорока почетных научных степенях и тридцати миллионах проданных экземпляров одной только книги («Имя розы»), если ты не обретешь вечной жизни? Молодой активист «Католического действия» мог бы стать святым Франциском Ксаверием этой миссионерской земли, которой ныне является Европа. Но он не принял слов, которые св. Игнатий сказал св. Франциску Ксаверию и которые Бог говорит в сердце каждого христианина: «Что пользы человеку приобрести весь мир, а свою душу погубить?»