Франциск стремится «отменить» Ратцингера

Хотя Бенедикт еще жив, Франциск всячески старается похоронить его. С первого момента после своего избрания в 2013 году Франциск начал настойчиво продвигать программу, против которой Йозеф Ратцингер боролся на протяжении всей своей карьеры. Акцент на пастырском аспекте против доктринального, пропаганда того, что поместные церкви имеют право на различный дисциплинарный и пастырский подход, разрешение причастия для разведенных и вступивших в повторый брак – все эти предложения были взвешены и отвергнуты Ратцингером более десяти лет назад в жарких дебатах с Вальтером Каспером. Как бы то ни было, теперь Франциск стремится «отменить» Ратцингера.

Конфликт начался в 1992 году с письма, касающегося «фундаментальных элементов, которые должны считаться уже решенными», когда католические богословы приступают к своей работе. Ряд теологов предположили, что, хотя доктрина должна быть универсальной и неизменной, она может проявить гибкость при встрече с различной пастырской реальностью, допуская более либеральный подход, скажем, в Западной Европе и более консервативный в Африке.

В порядке защиты от этой идеи, Папа Иоанн Павел II и Ратцингер, в то время глава Инквизиции, настаивают на том, что вселенская Церковь является «реальностью, первенствующей онтологически и во времени над всякой отдельной конкретной церковью». Никакого разнообразия в англиканском стиле для католиков — во всяком случае, не при Иоанне Павле.

За дебатами о поместной и вселенской Церкви, с виду целиком академическими, стояли разногласия по поводу причастия для разведенных второбрачных. В 1993 году Каспер бросил вызов Иоанну Павлу, выдвинув предложение о том, что отдельные епископы должны иметь возможность решать: причащать разведенных второбрачных или нет. Остановившись в двух шагах от призыва к изменению доктрины, он заявляет, что должно быть «место для пастырской гибкости в сложных, индивидуальных случаях».

В 1994 году Ватикан отклонил предложения Каспера письмом за подписью Ратцингера: «Если разведенные состоят в повторном, гражданском браке, они находятся в ситуации объективного нарушения Божественного закона. Следовательно, они не могут принимать Святого Причастия, пока сохраняется эта ситуация». Но Каспер не собирался отступать. В своем юбилейном сборнике статей, опубликованном в 1999 году, он подверг критике письмо из Ватикана от 1992 года и настаивал на законной независимости поместных церквей.

На следующий год Ратцингер ответил от своего имени. Из-за этих ответов он получил репутацию жесткого доктринального силовика, но подобная карикатура несправедлива. Бенедикт всегда был поэтом Церкви, человеком, в сочинениях которого немецкий романтизм расцвел цветами ортодоксии. Мы видим это здесь, когда он отстаивает христианское единство. Он описывает Церковь как «историю любви между Богом и человечеством», стремящуюся к грядущему единению. Для него Евангелие звучит богословской «Девятой симфонией», в которой все человечество объединяется в одно целое:

Основная идея священной истории — собрать вместе, объединить людей в едином теле Христа, когда человек, а посредством него и все творение сливается с Богом. Есть только одна невеста, одно только тело Христово, нет множества невест и множества тел. Церковь не «всего лишь структура, которую можно изменить или разрушить по желанию, которая не имеет ничего общего с реальностью веры как таковой… Форма телесности принадлежит самой Церкви». Эта форма, это тело надлежит любить и уважать, а не растягивать на дыбе.

Здесь мы начинаем замечать, как тема вселенскости Церкви влияет на, казалось бы, не связанные с ней вопросы, такие, как причастие разведенным и вступившим в повторный брак. Ратцингер цитирует Первое послание к Коринфянам, где Павел описывает единство Церкви в терминах двух таинств: причастия и супружества. Так же, как двое становятся одной плотью в браке, так в Евхаристии многие становятся одним телом. «Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (Кор, 10,17).

Та связь, которую Павел прослеживает между супружеством, Евхаристией и единством Церкви, должна была бы послужить предупреждением для того, кто посягает на один из этих трех феноменов. Если одно тело вселенской Церкви может быть разделено, «одну плоть» супружеской пары тоже можно разделить. И причастие, знак единства веры и практики, способно обратиться в знак разобщенности — с людьми, которые не разделяют те же убеждения, но при этом собираются вместе, как будто верят в одно и то же.

Второе возражение Каспера было опубликовано в виде очерка на английском языке в [иезуитском] журнале «Америка». Это наиболее ранняя и сжатая формулировка того, что станет программой папы Франциска. Она начинается с ключевого разграничения: «Моя позиция сложилась не из абстрактных размышлений, а из пастырского опыта». Затем Каспер осуждает «непреклонный отказ в причастии всем разведенным второбрачным и слишком жестко ограничивающие правила евхаристического гостеприимства». Здесь мы видим все спорные моменты эпохи Франциска — более чем за десять лет до его избрания.

В подоплеке данной дискуссии, как и во многих католических спорах, лежит вопрос литургии. Ратцингер был уже известен как приверженец «реформирования реформы» — программы, избегавшей литургических нарушений и медленно возвращавшей ее назад к преемственности с исторической формой. По контрасту с этим Каспер использовал нарушения, последовавшие после Второго Ватиканского Собора, чтобы оправдать дальнейшие изменения католической жизни: «Нашим людям хорошо известна гибкость законов и инструкций, они получили огромный опыт этого на протяжении последних десятилетий. Они пережили такие изменения, которые никто не предвидел и даже помыслить не мог». Ивлин Во писал, что католики времен Собора пережили «поверхностную революцию в том, что казалось им незыблемым». Каспер пользуется этой поверхностной революцией, чтобы оправдать другую, более глубокую.

Он сетует, что Ратцингер не видит вещи его глазами: «Прискорбно, что кардинал Ратцингер подходит к проблеме отношений между вселенской и поместной Церквями с точки зрения чисто абстрактной и теоретической, не беря в расчет конкретных пастырских ситуаций и опыта». По его мнению, Ратцингер не сумел учесть того, что Каспер называет опытными «данными»: «Поэтому мы должны черпать здравое богословие из истории», где мы найдем много примеров похвального «разнообразия».

Хотя язык Каспера усыпан штампами («данные», «разнообразие», «опыт»), он обладает подлинной риторической привлекательностью. Мы хотим верить, что мир возможен, мир, хотя его не существует между миром и Церковью. Подобно тому, как нас может тронуть картина единства, нас могут обмануть и обещания утешения. Между этими двумя людьми, таким образом, имеется риторический контраст в той же мере, что и доктринальный: Ратцингер вдохновляет, Каспер успокаивает.

Редакторы «Америки» пригласили Ратцингера ответить, и он неохотно согласился. Его ответ указывает на то, что крещение есть поистине тринитарное событие, мы крещены не только именем (in name), но введены «внутрь имени» (into name) Отца, Сына и Святого Духа. [Позднее Бенедикт XVI развил эту мысль в своей речи о Крещении].

Каспер свернул дебаты в 2001 году письмом к редактору, в котором он приводил аргумент, что «не может быть целиком упорствующим в заблуждении… тот, кто просит конкретных действий, и не в политической, а в пастырской жизни». На этом полемика как будто закончилась. Ратцингер стал Папой и предложения Каспера было благополучно забыто.

Двенадцать лет спустя новоизбранный папа Франциск вдохнул в предложение Каспера новую жизнь. В первой же речи перед молитвой Ангелус Франциск вознес Касперу хвалы, представив его всей вселенской Церкви как «хорошего теолога, талантливого богослова», чья последняя книга оказалась для нового папы «очень полезной». Теперь мы знаем, что Франциск внимательно читал Каспера в течение многих лет. И несмотря на то, что его обычно изображают спонтанным и неидеологизированным, Франциск неуклонно продвигает программу Каспера, обозначенную более десятилетия назад.

Перед лицом этих вызовов Бенедикт хранит практически полное молчание. Едва ли есть необходимость добавлять что-то к тем словам, которыми он уже отчетливо отверг программу Каспера и Франциска. Но всё же некоторая неловкость сохраняется. Ни один из последних Пап никогда не противопоставлял себя так прямо своему предшественнику – который, в данном случае, живет на соседнем холме. Потому-то поклонники Францисковой повестки так нервничают всякий раз, когда Бенедикт что-то говорит, как недавно он сделал, похвалив кардинала Сара. Если бы эти двое были согласны в главном, сторонники Франциска не боялись бы ученого и кроткого немца, гуляющего по Ватиканским садам.

Таким образом, разногласия между двумя Папами, действующим и на покое, говорящим и безмолвствующим, остаются. В конце концов, не так важно, кто был после кого, и кто говорит больше; важно, кто мыслит в согласии с Церковью, которая видела, как бесчисленные ереси возникают и исчезают. Если сравнивать вдохновляющие слова Бенедикта с плоскими банальностями его преемника, трудно не заметить разницы: один Папа созвучен апостолам, тогда как другой – всего лишь попугайничает за Вальтером Каспером. А поскольку эта разница в высказываниях отражает разницу в вере, можно сделать предсказание: вне зависимости от того, кто умрет первым, Бенедикт переживет Франциска